Блоги

Вернусь назад, когда мы, российские добровольцы, только приехали в Луганск. Нас определили в батальон и разместили в казарме училища, отбитого у верных киевской хунте ментов. В роте оказалась только одна «девушка» — я. И, как я ни старалась ничем не отличаться от остальных - спать на грязном матрасе, жить в той же комнате, что и они, стоять в очереди в столовой и в душевую, не в числе первых пролезать в дверь бомбоубежища – всё равно, моя персона вызывала повышенное чувство заботы у мужчин-сослуживцев.

«Старшина» приволок хорошую кровать с «сокровенным», единственным на всю казарму, новым матрасом, выделил «хоромы» - отдельную комнату. Кто-то из местных ополченцев дал мне подушку и чистую простынку (валялись во дворе после обстрела), подарили штаны, ремень, обрезанные кожаные перчатки.

- Кальсоны надо? Не стесняйся, а то тут холодно бывает, замёрзнешь ещё! Мне постоянно приносили шоколадки, так что их в итоге набралось с воз.

Через пару дней раздали автоматы, распределили по взводам, и …
- Ребят, кто сегодня в наряд в столовой? - невинно спросил молодой ополченец Бор, выполняющий обязанности коменданта казармы. Его взгляд остановился на мне — ну, конечно, я же самая заметная здесь!

Так я попала в кухонное рабство. Пыталась из него выбраться — бегала скандалить к ротному и к начштаба, похожему на графа Калиостро. Но «Калиостро» в ответ на вопли о несправедливости, на мольбы ехать на позиции к 1-ому номеру, устало посмотрел на меня своими древними армянскими глазами, сел в прошитый пулями «Жигуль» и вынес приговор:
- Дочь у меня, 19 лет, такая же девушка, как ты, а там, куда рвешься, гораздо опасней, останешься здесь. 

Горе моё было безмерно! Столько моральных страданий испытать перед приездом сюда! Три раза переписывать завещание для дочери, прощаться с жизнью, обивать пороги казачьего пункта добровольцев в Москве... Там казаки, узнав, что я не медик, а «философский факультет», пряча смешки в бородах, выпроводили за дверь... Потом усердно изучать медпомощь при ранениях на ютубе, потом врать, что я медик, да ещё выкинуть очки и, тараща глаза, изображать орлиное зрение, чтобы взяли в снайперы... И всё это для того, чтобы в итоге оказаться за тысячи километров от дома, на кухне, у мойки с горой посуды... Ужасно быть «девушкой»!

Однако я была не единственна в своём горе. Вместе со мной в кухонное рабство попали Павлик и Андрюха. И им было, наверное, ещё горше моего, поскольку они - мужчины. Оба — тоже россияне. Оба — самоходы, то есть пересекали границу с ЛНР самостоятельно. Причём, Павлик самоход трижды — каждый раз казаки выгоняли его на исходные позиции, но он упрямо возвращался. Ему было 19 лет, одет он был в старую песочного цвета форму времён Афганистана, короткие сапоги; вихрастая причёска, будто по моде тех лет, лицо чистое, как у ангела, от этого он выглядел на пару лет моложе. Казалось, что это дух убитого советского солдатика вернулся откуда-то из Кандагара. Павлик был единственной отрадой у матери. Как к собственному ребёнку относились к нему и наши командиры. «Ребёнка» жалели так же, как и «девушку».

Андрюха — не менее примечателен. Он - из Ростова-на-Дону. Ему не было ещё и 30, но он уже имел свой дом. Андрюха был крутым программером, специалистом по базам данных, ведущим сотрудником крупной IT-компании. Он пришёл в «Зарю» подготовленным, со своим (!) автоматом, секрет получения которого отказался раскрывать. В штабе у него автомат отобрали и велели ждать собеседования в приёмной. Пока ждал, у кого-то из штабных сломался принтер. Андрюха вызвался починить, потом починил ещё и системный блок, а потом помог напечатать документ... 

Так на пару недель он завис при штабе. Наконец, упросил — его отправили в батальон, но с примечанием командирам: «Этого не трогать, на боевые не посылать, а всячески беречь «золотые мозги» Луганской Народной Республики!»
В редкие часы отдыха мы с Павликом занимались военной подготовкой. Нас обучали «ветераны». Российский майор-доброволец лет за 60. И крещён ный узбек с позывным Звер - афганец-десантник, по-разному устраивавшийся в 90-х. Майор учил разбирать-собирать автомат, принимать огневые позиции, а Звер — ножевому бою и мудрости жизни. Каково же было удивление майора, когда «наш ребёнок» с первого раза в скоростном режиме управился с АК. А потом ещё перечислил образцы других «стволов» и калибр патронов к ним.

- Я увлекался реконструкцией, - скромно пояснил Павлик. Так вот откуда этот ретро-стиль с афганской формой!

Размышляя о своей участи, «ребёнок» всё больше молчал, «девушка» от зависти грубила дарителям шоколада, возвращавшимся с позиций усталыми и грязными, а «золотые мозги» горестно вздыхали:

- Я им предлагаю свою жизнь, готов умереть за них, а они меня к принтерам и на кухню! - И каждый мечтал попасть на боевые.

Через некоторое время Павлику доверили на пару с местным дедком охранять завод, с территории которого работали наши «грады». И дедок хвалил Павлика, говоря, что тот совсем не боится «ответок», не бежит в панике от каждой мины, а с умом различает, какая из них близко ляжет. А так — любит смотреть в небо — точно дух убитого «афганца» рвётся на простор.

Андрюха, в конце концов, выбил себе «должность» оператора «адской машинки».

- Когда гады пойдут в наступление, и до первой линии наших окопов будет метров 200, я должен буду остаться там и замкнуть провода, тогда всё взорвётся, и наши смогут отступить, - объяснял он мне.

- Но 200 метров — это слишком мало, чтобы и ты смог уйти!, - говорю я. - Знаю, потому и выбрал это, чтобы кому-то другому не пришлось это делать, - сказал Андрюха...

Вскоре и «девушка» получила «вольную», повстречавшись в бомбоубежище с богами войны...

А.Н. (продолжение следует)

Начало читайте здесь:

Моя Луганда. Записки российского добровольца

Моя Луганда-2. Расстрел Луганска

Моя Луганда-3. Под огнём